Револьвер для Cержанта Пеппера | 5. ВПАДИНА УШНОЙ РАКОВИНЫ

5. ВПАДИНА УШНОЙ РАКОВИНЫ

— Знаешь, на самом деле нет ничего проще, чем сесть за стол и начать писать роман. Гораздо труднее его закончить. — я помахал рукой, разгоняя клубы табачного дыма. Табак конечно трубочный, очень ароматный, но всё же...
— Это всегда так бывает, и думаю, не просто так всё это происходит, — продолжил я свою мысль.
— Да. Нас как будто испытывают, готовы ли мы идти до конца. Я знаю это ощущение. Это как тонкий лёд под ногами. — кивнул Яр.
В окно стучал частый осенний дождь, в комнате звучала "Come Together" в исполнении Джорджа Бенсона, Херби Хэнкока, Фредди Хаббарда и прочих джазовых гигантов. Великолепная аранжировка, но вот интересно, как отнеслись к этой записи битлы? Они ведь джаз не особенно жаловали...

Глава 22

GLASS ONION

У Шуры было странное ощущение — они с Сержантом двигались как бы в разных направлениях одновременно — углублялись и возвышались, приближались и отдалялись от комнаты, где в одном кресле сидел и смотрел на них отсутствующим взглядом Пол, а в двух других спали Миха с Аликом. Шура видел и ощущал сразу всё — дыхание спящих и ветер над крышей Михиного дома, трепетание нот в голове Пола (он сочинял музыку как-то странно, как будто играл в шахматы, пробуя разные варианты ходов) и завлекательные картинки Тамаркиных снов... Постепенно Михина квартира отдалялась, подергивалась дымкой, пока не исчезла совсем, вслед за ней остались где-то вдали дом, улица и, как бы пафосно это не звучало, планета Земля (которая, кстати, мало походила на глобус, равно как и на блин, а была очень даже похожа на картофельный клубень, такая же некрасивая, неправильной формы, только бело-голубая). Земля-картофелина тоже отдалилась, превратилась в маленькую звездочку и исчезла. Других звёзд тоже не было. Ничего не было. Была пустота. И ТИШИНА. Мелькнуло что-то в Шуриной памяти и исчезло. Не до воспоминаний стало. Потому что в этот момент он УВИДЕЛ. Это было странно, только что ничего не было, и вдруг появилось. Это было... Сооружение?... Образование?... Небесное тело?... Не так. Надо проще. НЕЧТО. Именно так, потому что ОНО было огромным. Можно было бы сказать, что у Шуры от такой колоссальности захватило дыхание, но дело в том, что во время всего путешествия Шура и так не дышал. Не было в этом никакой необходимости. Да и нечем было. Пустота же. Вакуум. Но всё равно, впечатляло.
Шура долго вглядывался в ЭТО, потом посмотрел на НЕГО глазом художника. Помогло. НЕЧТО было очень похоже на луковицу. Только космических размеров и прозрачную, как будто сделанную из стекла, так, что просматривались все внутренние слои. На каждом слое были какие-то пятна, из-за чего луковица казалась слегка подгнившей или поражённой какой-то луковой болезнью. Луковица медленно вращалась, причём не так, как, скажем, Земля, а вокруг всех своих возможных осей, то есть во всех направлениях. Шура присмотрелся внимательнее. То, что поначалу показалось ему пятнами гнили, при детальном осмотре оказалось проявлениями цивилизации. Шурочка успел рассмотреть Биг-Бен, книгу "Молот ведьм", длинноносую маску средневекового врача, собор Саграда Фамилиа в Барселоне, конверт "Сержанта" на одном из самых глубоких слоёв, какое-то древнее славянское городище с теремами из огромных тёмных брёвен и упаковку детских подгузников. Вокруг луковицы неправильными лунами вращались несколько гитар. Дальше рассмотреть ему не дали.
— Простите, сэр. Мистер Пол сказал "общий план". Нам пора возвращаться. — Сержант буквально олицетворял собой невозмутимость и монументальность. При иных обстоятельствах это сделало бы честь не только ему лично, но и всем Королевским Вооруженным силам, но в данных условиях только подчеркивало всю сюрреальность происходящего.
— Хорошо, Сержант. Только объясните, что это? — вопросил Шура.
— Я думаю, Пепперлэнд, сэр, — помявшись, с неудовольствием ответил Пеппер.
— Что значит "я думаю"? Вы что, не знаете? — Шурочка, как настоящий советский человек, привыкший не ждать милостей от природы и от окружающих, не сдавался.
— Думаю, нет. Я не уверен. Тем более, мне было сказано показать, а не объяснять. По-моему, вам лучше расспросить мистера Пола.

39 - Book Of Roses(22)

Шура понял, что больше от Сержанта ничего не добьётся, и согласно кивнул.
Возвращение было стремительным. И это было ещё одним весомым доказательством того, что времени нет, и что всё относительно, и вообще. Что "вообще", Шура не знал, но слова эти непрерывно звучали в его голове. А Пол всё так же сидел в кресле и чистыми детскими глазами смотрел на Шуру.
— Увидел?
— Посмотрел, — Шура всё ещё был настроен непримиримо.
— В чём разница?
— Увидеть — значит, узнать. А посмотреть — так просто, как говорится, "глаза продать".
Маккартни картинно вздохнул. "Ну что, мол, с ним поделаешь?"
— Это ты так скромно, но настойчиво требуешь объяснений?
— Ну... Ты сам сказал,-торжествующе улыбнулся Шура, начиная набивать трубку. Он заслужил эту маленькую награду!
— Ты ещё скажи: "Заметьте, не я это предложил!" — улыбнулся Пол.
— Ну, там, в фильме, речь о водке шла. А ты мне пить не разрешаешь. — Шура попытался выбить себе поощрительный приз.
— Не тебе, Шурочка, не тебе. Вам всем, — не поддался Пол.
— Ну да! Только дурь другим ты всучил! — решил снова сыграть на обиде наш герой.
— Ты что, тоже хочешь? — Пол демонстративно полез во внутренний карман пиджака.
— Нет уж, увольте! Я бы лучше водочки выпил.
— Так выпей! Здесь не зона, все свободны в своих поступках.
— Что, серьёзно? — Шура потянулся к столу.
— Серьёзно. Только не поможет. — Маккартни торжествующе посмотрел на оппонента.
— В смысле? — Шура даже опешил от такой вопиющей несправедливости.
— В смысле, никакого тебе от водки толку не будет. Почки нагрузишь — и всё, — терпеливо объяснила легенда рока и хихикнула. Вот ведь гад!
— Это почему? — продолжал допытываться Ангелочек.
— Много причин, Шурочка. Закрепитель ты пил, Стеклянную Луковицу видел... В общем, не подействует.
— Это... Навсегда? — севшим от волнения голосом спросил Шура.
— Навсегда? — переспросил Пол и ехидно улыбнулся. — Ты знаешь, что такое "навсегда"?
Шура молчал. После всего, что с ним произошло за последнее время (а времени, как он теперь знал совершенно точно, нет), он бы не поручился за свои знания. А признаваться в незнании Шурочка не любил с детства. Пол помолчал, потом удовлетворенно кивнул.
— Пока не подействует. ПОКА, — с нажимом произнес он последнее слово.
— Ну и ладно! — с обидой сказал Шура. — Хоть объясни тогда, что я увидел!
— Точнее, на что ты посмотрел?
— Да что ж ты скользкий такой! — разозлился Шура. — Что ни слово, — ты выскальзываешь! Ничего от тебя добиться невозможно!
— Жизнь научила. Меньше скажешь — дольше проживёшь. Иначе невозможно, — Маккартни развёл руками.
— Я же к тебе с ножом не лезу, просто прошу. Тем более, я тебя не звал, ты сам пришёл.
— Можно и так сказать. Хотя на самом деле не так уж всё просто. Ладно. О Стеклянной Луковице. А то мы с тобой никогда до сути не доберёмся.
— Я весь во внимании, — кивнул Шурочка.
— Это Пепперлэнд. И одновременно его модель.
— Одновременно?
— Времени нет. Не забывай об этом. Так вот. Стеклянная Луковица. Она же — Пепперлэнд. Три измерения, семь взаимопроникающих пространственно-временных слоёв для повышения количества потенциально возможных вариантов развития событий, три полюса — западный, восточный и северный...
— А южный? — блеснул географической эрудицией Шура.
— А Юга нет. Там Жопа Мира. Так сказать, anus mundi, — легко побил латынью географию Пол.
— Не понял... Как это?
— Ошибка вышла. Знаешь, у луковицы внизу, на юге, такие корешки тоненькие, белесые. На пучок волос похожие. Вот я их в самом начале и обрезал, — Маккартни щёлкнул пальцами, изображая ножницы.
— Зачем? — Шура, успевший уже закурить полюбившуюся трубку, поперхнулся дымом и закашлялся.
— Из генетической любви к порядку. Я же всё-таки англосакс, — с гордостью пояснил Пол.
— Бремя белого человека? Знаю. Читал. А что, не надо было обрезать?
— Не надо было. Совсем не надо, — Пол сокрушенно махнул головой. — Оказалось, эти корешки отвечали за связь Пепперлэнда со всем остальным мирозданием и заодно обеспечивали ему возможность стабильного поступательного развития. Уравнивали в правах со всеми остальными мирами.
— Их что, много? — заинтересовался доктор.
— Не сосчитать. А когда я корешки обрезал, Пепперлэнд потерял устойчивость и начал вращаться во всех направлениях. Связь с мирами восстановилась, оказалось, существует такой механизм саморегуляции, но пришлось забыть и о поступательном развитии, и о равенстве в правах с остальными мирами. Короче, Пепперлэнд сейчас — не самостоятельный полноценный мир, а перекрёсток между мирами, такая буферная зона, — виновато закончил Маккартни.
— Как Чистилище? — Шура изумленно раскрыл глаза и уставился на Пола.
— Почти, — кивнул тот.
— Честно говоря, я всегда считал песню "Glass Onion" несерьёзной, проходной. Слов я не понимал, английского ведь не знаю... — Шура смущённо кашлянул, — ну, тогда не знал, но друзья рассказывали...
— Не только ты так считал, — Пол хитровато улыбнулся. — Мы столько сил приложили к тому, чтобы нас считали наполовину придурками, наполовину — гениальными философами, которые даже, пардон, в туалет ходят концептуально. Поэтому, когда Джон не сдержался и дал подсказку, никто её не понял.
— Но согласись, я всё честно рассказал, без прикрас, — тут же высунулся из стены улыбающийся Леннон. Линзы его очков бликовали под заглянувшим в окно солнцем, глаз совсем не было видно, и от этого улыбка на его лице казалась жутковатой.
— Да, с этим не поспоришь, — кивнул Шура, — теперь-то я знаю.
— Ну, допустим, пока ещё не знаешь, пока только посмотрел. Даже не увидел, — поддел его Пол.
— Наверное... — задумчиво сказал Шура. Не хотелось ему сейчас устраивать никаких пикировок. — Но узнаю. Обязательно.
— Куда же ты денешься? — усмехнулся Леннон. — Чем ты лучше нас всех?
— Кого "всех"? — Шура, избегая смотреть на Джона, разглядывал свою трубку, медленно поглаживая пальцами тёплую лаковую поверхность.
— Вообще всех! Граждан Пепперлэнда. И всех усопших! И вообще! — с пафосом воскликнул Леннон. Помолчал и добавил, уже спокойно, но тоже торжественно. — Да святится в веках имя Сержанта Пеппера. Ныне и всегда.
— И во веки веков, — закончил за него Маккартни. — Тебе не пора?
— Да пора уже! Но, не поверишь, ужасно не хочется. Скучно там мне! И безрадостно. Даже поговорить не с кем. Хоть бы Йоко...
— Мы же договорились! — прервал его Пол. — Ни слова о Йоко!
— Оно... — начал было Джон.
— Опять?!
— Я говорю, оно само получается. Видишь, даже ударение не там поставил, — Джон, уже не скрываясь, засмеялся.
— Пошёл вон! — Маккартни хлопнул в ладоши. — Сержант, доставьте мистера Леннона в отведённые ему апартаменты. И проследите, чтобы в ближайшие полчаса он не прикасался к музыкальным инструментам.
— Зря ты так, boy! — покачал головой Леннон. — Я-то без музыки полчаса... пробуду. Только ты ведь потом сам придёшь и что-нибудь попросишь. А я...
— Что "я"? — Пол, видимо, уже терял терпение. — Ты мне угрожаешь?
— Нет, Пол. Я. Не. Угрожаю. Не я. Угрожаю, — раздельно произнес Джон. — Я удаляюсь. — он кивнул Шуре. — До встречи. Идемте, Сержант.
Через мгновение стена опять была пуста. Шура посмотрел на спящих ребят, увидел свернувшуюся калачиком на кровати Тамарку, и ему вдруг стало тоскливо. Ну что ему за дело до Пепперлэнда, до всяких там Стеклянных Луковиц и склочных Битлов? Он вдруг ощутил, что очень соскучился по операционной, по пропахшим медикаментами больничным коридорам, по глупеньким, но милым медсёстрам и стервозной заведующей отделением. Слепящие стерильным блеском инструменты манили к себе как любимые игрушки, стол в ординаторской, заваленный историями болезней и результатами анализов, местами присыпанный пеплом, когда-то не донесенным до чашки Петри, казался уютным и родным. Трубка жгла руку, и Шура сунул её в карман бёртоновского пиджака.
— Ты пошёл? — спросил Пол.
— Куда?
— Ты пошёл, — констатировал Маккартни.
И Шура ощутил Зов.

Глава 23

WITHIN YOU WITHOUT YOU

Город снова позвал Шуру. Тёмный город, пронизанный импульсивными содроганиями басов и миазмами выхлопных газов. Нанизанный на тяжёлый ритм Стива Хаккета[28], изнывающий от саксофонных спазмов и заводских риффов. Город, дышащий как выбросившийся на берег кит, сморкающийся грязными лужами и ежесекундно рожающий безликих уродцев в скорых телефонных разговорах о погоде и ни о чем. Смешивающий пряные коктейли из сплетен и флирта, измученный бессонницей и преждевременными эякуляциями. Пьющий, давясь от отвращения, всякую дрянь, курящий дурманное зелье, умирающий от грязи и подлости, но всё же живой. Странный и страшный, но почему-то родной. Размалёванный наглой рекламой, как дешевая девка, и каждое утро замирающий от звенящей невинности. Задыхающийся от пароксизмов низких страстей и замирающий в преклонении перед святыней. Город, накрытый тяжелыми тучами, словно грязно-серым от старости лоскутным одеялом, продуваемый липким, холодным ветром.
Город снова позвал Шуру, и он пошёл, не мог не пойти на зов. Он шёл, поглощаемый темными паузами, разделяющими золотистые ноты фонарного света, и вновь покрывался легким налетом золота. Он наполнялся этим воздухом, как запахом женщины, он ждал откровения и боялся его. В этом было что-то постыдно-запретное и в то же время невинное, Шура стеснялся и в то же время дышал спокойно и легко, как ребёнок, он был у себя дома, но как будто бы смотрел на него впервые, и от этого очень внимательно.
Ему чего-то не хватало, чего-то не было в этой тактильной сказке, это заставляло немного беспокоиться, но не сильно, не страшно, а так, слегка. С неба спустился желтый пожухлый листок и, кружась в немом и прекрасном танце, вновь полетел прямо перед Шуриным лицом. Шура улыбнулся ему просто и радостно, как старому, почти родному, другу, и пошёл за ним, уже не обращая внимания на дома и решетки заборов, психоделические пульсации светофоров и серые взгляды прохожих. Он шёл за летящим кусочком постаревшего лета, сворачивая на перекрёстках, останавливаясь на переходах, не зная направления, не заботясь о цели.

41 - Shine On You Crazy Diamond, Pts(23)

Он шёл. Или его вели. Его возраст, его пол, его врачебные навыки, всё, что он знал или хотя бы когда-то узнавал, пряча потом в складках памяти за ненадобностью, весь накопленный жизненный опыт, привычки и увлечения — всё это куда-то ушло, очистив его, сделав стерильным и пустым. Но эта пустота не пугала Шуру, не давила на него, а наоборот, ласкала, успокаивала и баюкала.
Он ощущал себя новорожденным младенцем, он радовался этому городу, веря в то, что его любят и никогда ничего плохого с ним не случится просто потому, что ничего плохого в этом городе и во всем мире нет. И при этом он знал, что все его знания и опыт, и всё остальное, от чего он с таким облегчением освободился, никуда не делись, они есть, они здесь, рядом, они вернутся к нему сразу, как только в них возникнет нужда. И от этого радость его становилась ещё более полной.
Но была и тревога. Она была тенью, от которой никуда не деться даже в самый яркий солнечный день, она не могла не быть, и Шура привык к ней, не замечал её, хотя и чувствовал непрерывно. Он знал, что иначе нельзя, что здесь по-другому не бывает, радость не может существовать без тревоги, свет — без тени, холод — без тепла. И это знание несло в себе некое умиротворение. Внезапно Шура понял: он был Он, и Он был Всем...
В его голове зазвучала музыка. Она рождалась внутри Шуры и оставалась там жить. Какая музыка? Это сложно объяснить. В ней причудливым образом сочетались тяжёлые рок-н-ролльные рифы и нежность барочных скрипок, хриплое саксофонное камлание модального джаза и строгость исонного пения, индийские раги и футуристические булькающие фрикции клубных миксов. Всё это не только сочеталось друг с другом, оно как бы прорастало друг в друга, и могло существовать не иначе, как вот так — друг в друге. Любое изменение обязательно разрушило бы её — эту Музыку Мира. Листок, всё это время летевший перед Шурой, каким-то необъяснимым образом извернулся в воздухе и засиял нестерпимо ярким белым светом. Шура включил Знание (теперь это было просто, закрепитель уже не требовался) и свет чуть расступился перед ним, явив огромный бриллиант со множеством граней, каждая из которых, понял Шура была одним из стилей, взглядов на мир — барокко, рок, джаз, импрессионизм, классицизм, ампир — все эти придуманные досужими людьми умные слова, у которых была лишь одна функция — расчленять. А расчленяя — убивать.
Музыка Мира, осознал Шура, не была только лишь музыкой. Она была всем — Музыкой, Архитектурой, Живописью, Поэзией, Любовью и Зачатием, Рождением и Смертью. Она была Миром. Тем самым Миром, в котором войны и землетрясения, матрацы и резиновые игрушки, стеклянные бусы и золотые гульдены (и пиастры! Пиастры! — прошептал сладострастно какой-то голосок с Отрезанной Бородой и снова затаился), где много грязи, но не всё можно испачкать, много денег, но не всё покупается и не всё продаётся, много белого, но оно не всегда чистое, — тем самым Миром, которым сейчас был он. Он.
Музыка звучала всё громче, и тяжёлые тучи светлели и поднимались ввысь, выглянуло солнце, и дома, улицы, машины расцвели яркими красками. Новое (или старое, но прочно забытое?) чувство охватило Шуру. Восторг, торжество, радость... "Любовь" — понял Шура. Он становился всё выше и выше, он уже парил над Городом и видел его с высоты птичьего полёта, продолжая при этом различать все мельчайшие детали и подробности — трещины на асфальте, царапины на капотах машин, каждую травинку на газоне, затяжку на чулке пробегающей по тротуару юной красавицы. Он слышал обрывки чужих разговоров, видел потаенные мысли и читал желания. И всё это было Музыкой, грандиозной симфонией звуков, красок и образов, в которой всё было на своих местах. Шура хотел было даже сострить по этому поводу, но ситуация не располагала. Наоборот. Ему на ум пришла догадка, настолько простая, и в то же время смелая, что он некоторое время ошеломлённо молчал, выдыхая. Вдыхать как-то не получалось. Но скоро новое впечатление отвлекло Шуру.
С высоты птичьего полёта Город выглядел как Огромная Ушная Раковина. Шурочка старательно проследовал взглядом по всем её (его) изгибам, спустился в ложбинки и поднялся на бугры и козелки и наконец добрался до центра. И понял, что центром являлся он сам. Он, тот Шура, стоял на перекрёстке Семи Дорог в голубом атласном мундире и дирижировал. Палочка в его левой руке выписывала в воздухе причудливые кривые, дивным образом подчеркивая и раскрывая звучащие в пространстве краски. А небо искрилось алмазами и дышало озоном, хотя до грозы ещё было далеко.
Шура в небе с алмазами улыбнулся удовлетворенно. Всё шло как надо. Ему стало легко, он дышал всей кожей и не мог надышаться...
"Рано ещё, рано!" — шепнул добрый отцовский голос, и рядом с собой в небе Шурочка увидел Сержанта Пеппера.
— Вы тоже это чувствуете, Сержант? — спросил Шура.
— Я не вполне понимаю вас, сэр. Но это неважно. Нам пора.
— Куда? — По-детски жалобно протянул гинеколог. — Мне здесь так хорошо.
— Нам пора, сэр. Вас ждут.
— Но мы сюда ещё вернёмся?
— Это не в моей власти. — Сержант вдруг хитровато улыбнулся. — Хотя, исходя из моего предыдущего опыта, могу предположить, что Вы (он выделил слово "Вы") сюда обязательно вернётесь. Но, dura lex, sed lex[29].
— В каком смысле? — не понял Шура. — При чём здесь это?
— В смысле — порядок есть порядок, — Сержант легонько взял доктора за руку. — И сейчас совсем не время его нарушать.
— Времени нет! Я запомнил, — Шура попытался высвободить руку, но Пеппер держал её крепко.
— Времени, может, и нет, но я отвечаю не за время, а за порядок. И нарушать его никому не позволю. Идёмте, сэр, не заставляйте меня применять силу.
— Подчиняюсь насилию, — вздохнул Шура, и они с Сержантом стали снижаться.
Сначала полет был плавным и неспешным, но постепенно скорость возрастала, виражи становились всё более рискованными. Вот уже до крыш домов можно достать рукой, вот кирпичи и зуавчики на стенах, калейдоскоп вывесок, подъезды, решетки заборов, черный проем подъезда, что-то невнятное, ещё (и всё это под музыку с альбома Let it be), и вот уже перед глазами — доброе помигивание круглых линз и ехидная улыбочка Джона Леннона.

Глава 24

EVERYBODY’S GOT SOMETHING TO HIDE EXCEPT ME AND MY MONKEY[30]

— Ну что, the higher you fly, the deeper you go, дружище? — Джон, казалось, был само дружелюбие, только вот Шура уже успел понять, что всё это — обычные англосаксонские трюки и уловки, и расслабляться не собирался. Да и Знание ещё продолжало жить в нём. Поэтому он вспомнил Одессу и ответил в лучших традициях Привоза.
— Скорее, the deeper I go, the higher I fly. Не находишь?
— Ну, это как посмотреть. — посерьёзнел Джон.
— Как? С высоты птичьего полёта, конечно. — ответил Шурочка с прежним одесским оптимизмом.
— Веселишься? Остришь? — Джон затянулся своей недокуриваемой сигареткой и вместе с дымом выдохнул, — Рождённый ползать — летать не может.
— А рождённый летать? — что-то внутри Шуры подсказывало ему, что они с Ленноном теперь находятся практически в одной, так сказать, весовой категории. Ну, не совсем, а так, почти...
— А рождённому летать — ползать не обязательно. — пыхнул дымом Леннон.

42 - Everybody's Got Something to Hide Except Me and My Monkey(24)

— Это верно! — Шура посмотрел на сигарету и понял, что очень соскучился по трубке. — Тогда — да!
— Что — да?
— Ну, то, что ты сказал! — усмехнулся Шурочка, набивая трубку и доставая зажигалку.
— Лихо! — восхитился рок-идол 60-х. — Натренировался! It’s a such joy! Процесс пошёл, значит. Ну, что ж, я рад.
— Про "процесс пошёл" поподробнее, если можно. Куда пошёл, когда пошёл, зачем пошёл?
— По пунктам: вперёд, сейчас, так надо.
— Доходчиво! Кто Леннона обманет, тот завтра... — Шура прикусил язык, но Джон соображал быстро.
— В моем случае это некорректно, если не сказать больше. Я, конечно, понимаю, что ты не хотел меня обидеть, поэтому не буду засылать к тебе секундантов, но имей в виду, в следующий раз начну обижаться.
— Извини, Джон, вырвалось. Язык мой — враг мой, — Шурочке действительно стало стыдно.
— Ладно, замяли! Что-то я после смерти стал таким миролюбивым, даже противно! — заулыбался Леннон. — Раньше бы уже бить тебя кинулся, не оттащили бы.
— Кто? Сержант?
— Почему именно Сержант? Что, других мало?
— Я пока никого не видел, кроме Сержанта и Маккартни. Да, и ещё Джима Моррисона.
— И что из этого? Просто тебе никого не показывали. Точнее, тебе никто не показывался. Но они есть.
— Кто?

43 - Hallelujah(24)

— Да все! Только ты подумай, они тебе все нужны? Или ты так, из чистого любопытства?
— Да кто все? Как я могу об этом говорить, если не знаю ничего?
И в этот момент Шура понял, что соврал. Ибо он знал. Но это знание говорило ему о том, что всё, что ему нужно, и всех, кто ему нужен, он видел. А остальным просто пока не стоит забивать себе голову.
— Я же говорю — молодец! На лету схватываешь! — Леннон повернулся к пианино и взял несколько светлых мажорных аккордов.
Шура подошёл ближе и тоже взял аккорд. Тема получила завершение.
— Ну вот! Наш пострел, как говорится, везде поспел. И этот язык освоил! Тебе полагается приз! — Джон затянулся, и Шура увидел, что сигарета, та самая вечная недокуриваемая сигарета, догорела почти до фильтра. Леннон смял окурок в пепельнице. — Ещё вопросы? Точнее, так. Последний вопрос.
— А потом?
— Это уже вопрос? — хитро прищурился Джон.
— Нет. Уточнение.
— Потом увидишь. Давай вопрос, а то время...
— Которого нет?
— Время, которого нет, уже на исходе. — сейчас улыбка Джона была просто замечательной — доброй, по-детски открытой. "Так обычно улыбаются, прощаясь" — подумалось Шуре. Но спросил он о другом.
— Как Йоко?
— Тс-с-с... — продолжая улыбаться, прошептал Леннон. — Йоко — это страшно. Не говори о ней. Никогда не говори.
Дверь открылась, и в комнату вошёл Сержант Пеппер.
— Я за вами, сэр.
— Хорошо, Сержант, — сказал Шура и посмотрел на Джона. — До встречи?
Джон Леннон ничего не ответил.

Глава 25

MAGICAL MISTERY TOUR — I

Подъезд снова был коридором. Ярко освещенным коридором, в котором было восемь дверей (Шура успел посчитать). Восьмая дверь была нарисована на стене углём, быстрыми резкими линиями.
— Что там? — спросил Шура Сержанта.
Тот пожал плечами.
— Ничего. Пустота. Там пока ремонт.
— Что же ремонтировать, если там пусто? — Шура с недоумением поглядел на Сержанта.
— Вы не так поняли, сэр. Там не пусто. Там Пустота.
— А в чем разница?

44 - Magical Mystery Tour(25)

— В Пустоте можно делать всё, что угодно. Мы вот решили сделать ремонт.
— А результат? Отремонтированная Пустота? Отремонтированная и чисто убранная? До состояния космического вакуума? — засмеялся Шурочка.
— Вы правы сэр. Результат в Пустоте всегда один — Пустота. Это как помножить на ноль, — улыбнулся Сержант. — Но это не отменяет необходимости поддерживать порядок. Порядок должен существовать всегда и во всем.
— Вы хотите сказать, что в ремонте Пустоты всё же есть какой-то смысл?
— Да, сэр, именно так.
— Не понимаю вашей логики, Сержант, — Шура вынул изо рта трубку и сплюнул под ноги Сержанту.
— Ясно, сэр. Вы не один такой. Я очень долго пытался объяснить это и сэру Джону, и сэру Полу и (тут Сержант понизил голос до почтительного полушепота) Мастеру Джорджу, — Пеппер посмотрел на плевок с презрением и отошёл на шаг в сторону.
— И как, они в конце концов прониклись?
— Нет, сэр, в конце концов мне пришлось просто приказать им.
— И что они?
— Им пришлось подчиниться. У нас здесь строгая субординация, сэр.
— Это... Как это? — сказать, что Шура был удивлён, значит, ничего не сказать. Он был поражён... Нет, раздавлен... Нет, уничтожен... Да нет же, не уничтожен, и не раздавлен. Сами подберите слово себе по вкусу. В общем, будем считать, удивлён. И от этого закашлялся.
— Я, честно говоря, считал, что вы...
— На положении прислуги? Нет, сэр, хотя определённая доля истины в вашем предположении есть. Но лишь малая доля. Они же как дети, за ними всё время приходится убирать, о них нужно заботиться...
— Но, простите, Пол создал Пепперлэнд...
— Вот-вот, вы, как и все остальные, не договариваете. Сэр Пол Маккартни создал Пепперлэнд и поставил меня управлять им. Наделив при этом широчайшими полномочиями, — последнюю фразу Сержант произнес металлическим голосом, делая ударение на каждом слове.
— То есть, вы хотите сказать... — Шурочка замялся, подыскивая наиболее подходящее к случаю окончание фразы.
— Что здесь, в Пепперлэнде нет НИКОГО главнее меня! — отчеканил Пеппер пафосно-препафосно.
— Ни...чего себе! А я тут под ноги плюю... — совсем растерялся Шура. — Стыдно-то как!
— Не надо переживать, сэр. Я прекрасно осведомлён об уровне воспитанности советских врачей-гинекологов, и ваше поведение меня никоим образом не задевает.
— Всё равно. Простите меня, Сержант! — покаянно произнёс Шура, сознательно копируя, впрочем, пафосные интонации Самого Главного Начальника Пепперлэнда и параллельно вспоминая своё первое знакомство с армейским отношением к порядку.

Глава 26

COME TOGETHER

(ШУРИНО ВОСПОМИНАНИЕ)

Весь путь от главного корпуса института до полка химической защиты, в котором должны были проходить военные сборы студентов мединститута, Шура безбожно проспал. И не безмятежным сном младенца, но крепким и страшным сном застарелого грешника. Кто и что снилось Шуре, сейчас уже не вспомнить, но в том, что сон был не младенческим, сомневаться не приходится уже хотя бы потому, что воздух в районе залегания Шуриного тела в автобусе можно было пить наравне не то, что с историческим портвейном "Анапа", а с каким-нибудь ромом "Баккарди", — настолько густо он был пропитан алкогольными парами.

45 - Because - Come Together(26)

Ну, это, как раз, было сугубо логичным — не каждый день человек уходит почти в армию. И неважно, сколько продлится служба — два года или тридцать дней, неважно, что это будет происходить практически на окраине родного города, а не где-нибудь в Средней Азии! Не будем искусственно преуменьшать масштаб грядущих свершений и воинских подвигов, как совершенно справедливо отметил Ангелочек Шурочка во время произнесения одного из самых прочувствованных тостов на отвальной, которую он организовал в отделении гинекологии. Аллочка, тогдашняя Шурина пассия и, по совместительству, коллега по работе в отделении оперативной гинекологии, даже прослезилась и расстегнула сразу две пуговки на туго натянутой кофточке — так ей захотелось послужить Родине в лице одного из её героических солдат! Но это всё ушло вместе с рассветом, когда Шурочку загрузили в такси, строго-настрого наказав водителю разбудить героя прямо напротив главного входа в главный корпус мединститута. Доставил водитель Шурочку точно в указанное место, но вот разбудить ему курсанта-гинеколога не удалось, или удалось, но временно. Короче, ничего из этого в Шуриной памяти не сохранилось.
Надо сказать, Шура за годы учебы в институте очень даже натренировался ездить в автобусах. Выработанные годами алкогольно-транспортной вольтижировки навыки позволяли мочевому пузырю мирно спать до тех пор, пока вестибулярный аппарат ощущал вибрацию двигателя и поступательное движение вперёд, и, если автобус двигался плавно, без резких и длительных остановок, Шура был вполне способен проспать нежным сном три-четыре круга между конечными остановками. Но стоило автобусу остановиться, как мочевой пузырь тут же давал о себе знать безостановочными требованиями сейчас же освободить его от вторичного продукта, полученного в результате пивных инъекций.
Так случилось и сейчас. Как только автобус остановился, миновав КПП части, Шура, сомнамбулически помогая себе руками, двинулся к выходу. Выбравшись на свежий воздух, он быстренько огляделся и помчался за угол какого-то здания. Боковым зрением он успел увидеть красную стеклянную табличку справа от двери и несколько букв на ней, написанных золотом. Вглядываться внимательнее у Шуры не было времени, поэтому он как можно оперативнее приступил к процессу облегчения.
— Доктор! Влобтить, это ж баня! — раздался внезапно за спиной Шуры хриплый начальственный голос. — Это ж баня, а ты ссышь!
Шура, не прекращая процесса, оглянулся. Сзади стоял огромного роста краснорожий офицерище в похожей на аэродром фуражке. Вокруг него расплывалось облако сложносочиненного амбре, в котором любой сомелье без труда нашёл бы отдельные нотки одеколона, практически без остатка растворившиеся в бурном коньячном потоке. Глаза офицера сверкали, дышал он тяжело, то ли от волнения, то ли после вчерашнего, и Шуре сразу расхотелось продолжать. Но рефлексы не напугать начальственным рыком, ведь, как говорил профессор Зяблик с кафедры госпитальной хирургии, "нельзя быть слегка беременной!" Так что процесс продолжался и никак не собирался заканчиваться. Шура даже успел сюрреалистически испугаться полного своего обезвоживания, грозный призрак которого, как ему на мгновение показалось, стал перед ним во весь рост. Немая сцена продолжалась.
Была она, впрочем, не совсем немой — две с лишним сотни Шуриных однокурсников со всех трёх факультетов вполголоса ржали и уже хватались за животы. Офицер наконец продышался и продолжил:
— Ты долго ещё ссать собираешься? Главное, ссыт на баню и молчит. Тебя чему пять лет в институте учили? Ссать и молчать?
— Нет, — выдавил из себя Шура, с облегчением осознавая, что процесс мочеиспускания постепенно теряет интенсивность.
— А чему? — продолжал допытываться представитель полковой элиты. — Развели, мля, бордель прифронтовой! Ты как лечить будешь, как пендициты свои отрезать? Ты ж к порядку не приучен.
— Почему? Я совсем даже наоборот... — слова не шли из Шуры, они сворачивались во рту как липкий ком и никак не хотели быть сказанными, очевидно понимая, что будет ещё хуже.
— Чего, мля, наоборот? Приехал тут и ссыт где хочет! А мы ему — лейтенанта давай! А он потом живот разрежет и ссать пойдёт. А больной помрет, пока он проссытся!
— Он не будет аппендициты вырезать! — крикнул кто-то из толпы студентов. — Он гинекологом будет!
— Разговорчики в строю! — мгновенно обернулся в сторону говорившего офицер. — У вас, нна, и строя-то никакого нет, оффиццерры! Баб за письки щупать — ещё больше порядка должно быть. И в руках, и в голове.
— А он не руками. Он инструментами!
— Во-во! И в инструментах порядок должен быть! А он и их проссыт. То есть, просрет. Короче, для начала, наряд вне очереди. Вопросы?
— Вопросов нет, — хмуро ответил Шура, которому инстинкт самосохранения уже нашептал, что чем больше он будет говорить, тем больше будет репрессий.
— Вот и ладно. И запомни, порядок есть порядок. Он был, есть и будет. Потому что за порядком слежу я! Понял? Доктор, мля...
— А вы кто? — спросил Шура и сразу же пожалел об этом. Но обошлось. Видимо, каннибальский голод на какое-то время был насыщен.
— Я — зампотыл полка паалковник Драчёв. И, — офицер оглядел всех новобранцев строгим взглядом, — должен предупредить, фамилию свою я полностью оправдываю. Так что не советую проверять.
Он гордо и с достоинством удалился. Шуру тогда очень удивили два слова — "зампотыл" вместо "зам по тылу", и "паалковник" вместо "подполковник". Но удивление было недолгим, за месяц он привык и к этим, и ко многим другим словам армейского сленга. Удивило и расстроило его то, что на вещевом складе форму ему выдавал тот самый зампотыл, хотя все другие получали обмундирование из рук двух кавказцев-сержантов. В результате у него одного форма больше походила на нищенские лохмотья. Понятие "размер" к ним вообще не подходило.
В общем, в течение месяца Шура работал клоуном. Ну, к роли клоуна Шуре было не привыкать, он очень скоро понял, как сделать так, чтобы смеялись не над ним, а вместе с ним. Но вот нелепая, нереальная мелочность офицера, раздувшего из мухи слона, никак не укладывалась у него в голове. Так что на всю жизнь запомнил он подполковника Драчёва, вручавшего ему форму со словами: "Честный обмен — говно за мочу! Во всём должен быть порядок!"

Глава 27

MAGICAL MISTERY TOUR — II

— Значит, я правильно понял, что с соблюдением порядка у вас проблемы, — удовлетворенно констатировал Сержант. — Кстати, благодарю вас за острое, эмоциональное воспоминание. Я получил истинное наслаждение.
Сержант извлёк из кобуры револьвер. Револьвер был большим и хромированным. Из глубины барабанных камор красновато поблёскивали головки пуль. Сержант достал из кармана брюк пространный носовой платок и начал тщательно полировать оружие.
— Я что, вслух вспоминал? — удивлённо спросил Шура, глядя на творение месье Нагана.
— Нет, просто я здесь действительно всем управляю. И воспоминаниями в том числе, — Сержант произнес это скромно и сдержанно, но было заметно, что он очень доволен собой и тем впечатлением, которое произвели на Шуру его слова и его револьвер.
— Я не совсем понимаю, Сержант. Так это вы мне приказали вспомнить о том подполковнике? — Шура не отводил взгляда от револьвера.

46 - Riders on the Storm(27)

— Нет, сэр. Не подумайте ничего такого. Я не приказываю никому, что думать и о чем вспоминать. Но доступ к некоторым вашим мыслям и практически ко всем воспоминаниям у меня имеется, — Пеппер в последний раз придирчиво оглядел револьвер и спрятал его в кобуру.
— Вспомнил! — воскликнул Шурочка. — Джон Леннон говорил мне о том, что вы с ним наблюдали за нами с Тамаркой, когда мы с ней... уединились в спальне.
— Да. Иногда я позволяю сэру Джону понаблюдать за кем-нибудь. У него ведь так мало развлечений здесь, в Пепперлэнде.
— А у вас? Вам ведь тоже нужно развлекаться, а? — подмигнул Сержанту Шура.
— Для меня это просто часть моей работы, сэр. Вы, как гинеколог, должны меня понимать. — Сержант пожал плечами и отвернулся. — Эта отрасль человеческой деятельности меня не привлекает и не развлекает.
— Боюсь показаться невежливым, Сержант, но что тогда вас привлекает? И как вы развлекаетесь?
— Это вас действительно интересует или вы спрашиваете просто для поддержания разговора? Если второе, то скажу вам прямо, можете не трудиться.
— А если первое?
— С чего бы это? Не представляю, чем я могу вас заинтересовать. — Сержант одернул мундир. — Я просто Сержант. И набор интересов и развлечений у меня самый обычный, как у любого сержанта.
— Ой ли? Что-то не верится мне в эту вашу скромность!
— Это ваше дело, сэр. Но я бы не хотел об этом говорить. Не люблю психоанализа.
— В этом я с вами солидарен. Всегда считал, что бутылка водки лечит эффективнее всех этих кожаных диванов и поиска вытесненных воспоминаний.
— Интересно! — засмеялся Пеппер. — А Фрейд-то всё-таки был в чем-то прав!
— Что вас так развеселило?
— Скоро поймёте. Пора отправляться.
— Ещё один вопрос. Сержант, не могли бы вы, если это конечно возможно, рассказать мне о ситуации с Джоном Ленноном более подробно?
Пеппер крякнул, задумался и наконец произнес:
— Вообще-то, это не положено, сэр... Непорядок... Но, думаю, в известных пределах... Что вас интересует?
— Его в самом деле застрелили в Нью-Йорке в 1980-м?
— Да, сэр, в самом деле.
— И это не было инсценировкой?
— В каком смысле?
— Ну, Пол инсценировал свою гибель в автокатастрофе в 1966-м...
— Нет, сэр. Здесь всё было по-настоящему.
— А как же он очутился здесь, в Пепперлэнде?
— Видите ли, сэр, мистер Маккартни всегда относился к мистеру Леннону с большой симпатией, и, когда это произошло, он обратился ко мне с просьбой оказать его старинному другу благодеяние и предоставить приют в Пепперлэнде. Он сказал, что ему очень не хватает мистера Леннона, они ведь столько лет были вместе, и в Ливерпуле, и в Лондоне. Столько сделали, столько песен вместе написали. — Сержант развел руками.
— Разве мёртвым можно находиться с живыми?..
Сержант чуть улыбнулся.

47 - The Fool On The Hill(27)

— В любом храме любая старушка объяснит вам, что у Бога все живы.
— Не вижу связи между храмом и Пепперлэндом.
— Связь самая прямая. Бог везде и во всех. И в храме, и в Пепперлэнде, и везде. И мы все в нём. Кстати говоря, Моррисон, с вашей точки зрения, тоже не совсем живой.
— Да, — вынужден был согласиться Шура, — о Джиме я как-то забыл. Где он сейчас?
— Не могу знать, сэр. Он ушёл от нас. Некоторые считают, что на другой уровень. Но я не уверен, — Сержант махнул рукой. — По-моему, это сплетни. Дело в том, что я ничего не знаю ни о каких других уровнях.
— И куда же, по-вашему, он мог деться?
— В какой-нибудь другой мир, например. Мы же здесь вроде перекрёстка между мирами.
— И что, можно уйти?
— Теоретически да. Это сложно, но какой-то путь существует. А Джим, он же был такой... неприкаянный. Всё бродил и бродил. И пел. И снова бродил. Ну, вот и убрёл куда-то. Rider in the storm[31].
— Однако, я как-то не заметил особой теплоты между Джоном и Полом.
— Знаете, как говорят: милые бранятся-только тешатся. Мистер Пол таким образом пытается доказать себе, что он всё сделал правильно... — Сержант Пеппер замолчал, о чем-то задумавшись.
— А Джон?
— Наверное, пытается забыть о том, что он уже умер...
Сержант прошёлся по коридору туда-сюда и повернулся к Шуре.
— Ну, что же. Надо решать, куда мы с вами сейчас направимся.
— А кто будет решать? — спросил Шура.
— Я, конечно. Вы же всё равно ничего не решите.
— Откуда такая уверенность?
— Уверенность сия проистекает из наличия у меня исчерпывающих знаний о человеческой природе, многоуважаемый сэр, — Сержант вдруг стал весьма велеречивым. — Все движения ваших низменных душ, все эманации ваших страстей, ваше манкирование элементарной порядочностью — всё это читается мною как открытая книга, как азбука, как хрестоматия для начальной школы!
— И что это доказывает? — Шура всегда отвечал вопросом на вопрос, если чувствовал себя неуверенно в споре или просто не понимал, о чем идёт речь. Сейчас, скорее всего, наблюдалось второе.
— Сие доказывает лишь тот очевидный факт, что принятая среди людей парадигма... — Сержант с сомнением посмотрел на Шурочку и всё же решил пояснить, — модель мира в корне неверна.
— Что вы имеете в виду? И какая, в сущности, разница, верна модель мира или неверна? Она же только модель.
"В конце концов, что для меня важнее — создать о себе благоприятное впечатление или докопаться до истины?", — спросил себя Шура.
— Это не просто модель, сэр, — с некоторой язвительностью ответил Сержант. — Это рабочая модель. Она работает.
— Ну и хорошо. Пусть себе работает.
— Она работает неправильно! — Сержант понемногу начал терять терпение.
— И что? — Шура, похоже, старательно изображал из себя идиота.
— Она работает неправильно, и от этого все беды!
— У кого?
— У всех!
— То есть, и у нас, и у вас, в Пепперлэнде?
— Да! Именно так! И с этим надо что-то делать. Поэтому мы и вынуждены были обратиться к Вам!
— Отрадно слышать, — слегка поклонился Шура. — Но мы, как мне кажется, слегка отклонились от первоначальной темы. Меня, как вы понимаете, более всего сейчас интересует не теория, а практика. Куда же мы с вами теперь отправимся?
— Знаю, куда! — с вызовом, по-мальчишески, ответил Пеппер. — Прошу вас!
Он достал из кармана револьвер и, подойдя к одной из дверей, вставил ствол в замочную скважину. Ствол идеально подошёл по размеру. Сержант повернул револьвер. Дверь распахнулась. Шура двинулся за Пеппером и заметил (или ему показалось?) как угольные штрихи на стене, изображавшие дверь, задрожали и начали мутнеть и расплываться. "Процесс пошёл!" — пробормотал Сержант. Но вглядываться было некогда, и Шурочка шагнул за Сержантом в дверной проем.

однокурсников со всех трёх факультетов вполголоса ржали и уже хватались за животы. Офицер наконец продышался и продолжил:
— Ты долго ещё ссать собираешься? Главное, ссыт на баню и молчит. Тебя чему пять лет в институте учили? Ссать и молчать?
— Нет, — выдавил из себя Шура, с облегчением осознавая, что процесс мочеиспускания постепенно теряет интенсивность.
— А чему? — продолжал допытываться представитель полковой элиты. — Развели, мля, бордель прифронтовой! Ты как лечить будешь, как пендициты свои отрезать? Ты ж к порядку не приучен.
— Почему? Я совсем даже наоборот... — слова не шли из Шуры, они сворачивались во рту как липкий ком и никак не хотели быть сказанными, очевидно понимая, что будет ещё хуже.
— Чего, мля, наоборот? Приехал тут и ссыт где хочет! А мы ему — лейтенанта давай! А он потом живот разрежет и ссать пойдёт. А больной помрет, пока он проссытся!
— Он не будет аппендициты вырезать! — крикнул кто-то из толпы студентов. — Он гинекологом будет!
— Разговорчики в строю! — мгновенно обернулся в сторону говорившего офицер. — У вас, нна, и строя-то никакого нет, оффиццерры! Баб за письки щупать — ещё больше порядка должно быть. И в руках, и в голове.
— А он не руками. Он инструментами!
— Во-во! И в инструментах порядок должен быть! А он и их проссыт. То есть, просрет. Короче, для начала, наряд вне очереди. Вопросы?
— Вопросов нет, — хмуро ответил Шура, которому инстинкт самосохранения уже нашептал, что чем больше он будет говорить, тем больше будет репрессий.
— Вот и ладно. И запомни, порядок есть порядок. Он был, есть и будет. Потому что за порядком слежу я! Понял? Доктор, мля...
— А вы кто? — спросил Шура и сразу же пожалел об этом. Но обошлось. Видимо, каннибальский голод на какое-то время был насыщен.
— Я — зампотыл полка паалковник Драчёв. И, — офицер оглядел всех новобранцев строгим взглядом, — должен предупредить, фамилию свою я полностью оправдываю. Так что не советую проверять.
Он гордо и с достоинством удалился. Шуру тогда очень удивили два слова — "зампотыл" вместо "зам по тылу", и "паалковник" вместо "подполковник". Но удивление было недолгим, за месяц он привык и к этим, и ко многим другим словам армейского сленга. Удивило и расстроило его то, что на вещевом складе форму ему выдавал тот самый зампотыл, хотя все другие получали обмундирование из рук двух кавказцев-сержантов. В результате у него одного форма больше походила на нищенские лохмотья. Понятие "размер" к ним вообще не подходило.
В общем, в течение месяца Шура работал клоуном. Ну, к роли клоуна Шуре было не привыкать, он очень скоро понял, как сделать так, чтобы смеялись не над ним, а вместе с ним. Но вот нелепая, нереальная мелочность офицера, раздувшего из мухи слона, никак не укладывалась у него в голове. Так что на всю жизнь запомнил он подполковника Драчёва, вручавшего ему форму со словами: "Честный обмен — говно за мочу! Во всём должен быть порядок!"

Глава 28

CARRY THAT WEIGHT

За дверью была тропинка. Была она не сама по себе, а на холме. Холм был скалистым, поросшим пучками сероватой травы, а тропинка со всей возможной зловредностью вилась-перевивалась куда-то наверх. Холм же располагался на острове. Он, собственно, и был островом, вокруг которого сердито плескалось Северное море. "Почему Северное?", — спросил себя Шура и рассердился. Ну что, в самом деле, за наивные вопросы? Какое же ещё здесь может быть море? Не Чёрное же! Тут вам не Анапа. Тут Пепперлэнд. Но оказалось, что Шура ошибся.

48 - Carry That Weight(28)

— Это Море Времени, — сказал Сержант, с методичным упорством карабкавшийся на вершину холма прямо перед Шурой. — Вы уж простите, но здесь небезопасно, поэтому приходится присматривать за вашими мыслями.
— А как называется холм? Или остров? — спросил Шура. Вообще-то его не волновало название острова, просто разговор с Пеппером, как он надеялся, отвлечёт его от тоскливых мыслей. А какие, скажите на милость, мысли могут посещать человека в таком месте?
— Никак. Просто дурацкий холм.
— А дурак на холме имеется?[32] — сострил Шура.
— Дураков на холме всегда хватает, — в тон ему ответил Сержант. — Сейчас, например, здесь целых два дурака.
— Ну, я-то, понятно, дурак. А себя вы за что так неласково?
— А потому, что с дураком свяжешься — сам дураком станешь. Да вы не обижайтесь. Просто я боюсь высоты, вот и раздражаюсь.
— Вы боитесь? Никогда бы не подумал, что офицер...
— Во-первых, я не офицер. Говоря фигурально, я недоофицер. А, во-вторых, у каждого из нас есть свой скелет в шкафу. У меня это — акрофобия.
Тем временем тропинка, как ни извивалась, всё-таки довела их до вершины. Вершина была голой и скучной, и если бы не присутствие Сержанта, Шурочка бы сильно, до трехэтажного мата, расстроился. Однако, Сержант стоял совсем рядом, и Шура решил отреагировать более конструктивно.
— И что теперь, Сержант?
— Теперь нам с вами предстоит прыгнуть в Море Времени, сэр.
— И для этого необходимо было тащиться под дождем и ветром на самый верх?
— Так точно, сэр. Совершенно необходимо.
— Поясните, зачем?
— Чтобы как можно глубже погрузиться в Море Времени. Понимаете, сэр, ускорение свободного падения, иначе обозначаемое буквой g...
— Не трудитесь, Сержант. Я изучал физику. Давайте по сути.
— По сути, сэр, чем выше поднимешься, тем глубже нырнёшь.
— То есть, the higher you fly — the deeper you go? — съязвил Шура.
— Именно! А это — как раз то, что нам... вам сейчас нужно. Мы ведь в Слое Воспоминаний.
— В Слое?
— Вы называете это комнатой. На самом деле, каждая Дверь ведёт не в комнату, а в какой-либо из Слоёв. Сейчас мы с вами вошли в Слой Воспоминаний, — повторил Пеппер.
— А вы? Вам это тоже нужно?
— Я — Проводник. Со мной вам будет проще.
— Ну, что ж, тогда пошли. Вы первый, я — за вами.
И они пошли. Прыгнули. Сначала Сержант Пеппер, за ним — наш доблестный гинеколог.

49 - The End(28)

Шура даже не почувствовал момент входа в воду. Хотя, вполне возможно, воды там и не было — было Время. А оно, согласитесь, далеко не всегда мокрое. Шуре вдруг показалось, что тело его стало уменьшаться, и ему стало на мгновение страшно, но очень скоро это прошло, и он успокоился. А успокоившись, вынырнул на поверхность. Остров был совсем рядом. И он уже не был, или не казался маленьким. По крайней мере, на берегу вполне уместился какой-то городок, был даже порт, у пирса было пришвартовано несколько кораблей.
Сержант уже выбрался на берег и протянул Шуре руку. Тот ухватился за неё и тоже оказался на суше. Время действительно оказалось не мокрым. Одежда была сухой и чистой, и это было приятно.
— Идемте, сэр. — Пеппер двинулся к порту.
Шура двинулся за ним. Очень скоро они уже шагали по грязным узким улочкам. Пасмурный день добавлял мрачных красок в и без того безрадостный пейзаж. Люди, встречавшиеся им на улицах, были угрюмы и сосредоточенны. Судя по одежде прохожих, Шура с Сержантом оказались где-то во второй половине XIX века, в пору расцвета Вестминстерской системы. Но поразмышлять о путях развития Содружества Наций Шурочке не довелось — Сержант вдруг потащил его к какой-то двери. Судя по количеству тел, валявшихся вокруг неё в прострации, за ней был вход в какой-то кабачок. Это Шурочку обрадовало — его уже достаточно давно мучила специфическая жажда, и он надеялся утолить её здесь.
Но, войдя в кабачок, Шура моментально забыл о своей жажде и вообще обо всём на свете, ибо то, что он увидел, совсем не соответствовало эпохе Киплинга и Теккерея. А увидел он ни много, ни мало, оживший конверт альбома Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band. На фоне голубой шелковой кулисы стояли все персонажи знаменитого коллажа: и Мерилин Монро, и Карл Маркс, и Лоуренс Аравийский. Фред Астер пританцовывал, Фрейд посасывал свою неизменную сигару, Эйнштейн показывал язык Марлен Дитрих, а она в ответ нескромно демонстрировала ему свои умопомрачительные ноги, жеманно задирая край узкой юбки. Алистера Кроули увлекла пентаграмма, Марлон Брандо перешептывался с Оскаром Уайльдом. Эдгар Аллан По, похоже, был как всегда под балдой. Бернард Шоу о чем-то договаривался со Стю Сатклиффом, Мохаммед Али вёл нескончаемый бой с тенью.
Но не они были главными на сцене. Главной была могила с жёлтой цветочной надписью BEATLES, перед которой стояли и пели две группы — слева четверо молодых ребят в серых костюмах (они пели "She loves you") и четверо повзрослевших усатых мужчин в атласных мундирах с кларнетами и гобоями. "All you need is love", которую исполняли усатые битлы из Оркестра Клуба Одиноких Сердец под управлением Сержанта Пеппера удивительным образом сочеталась с "She loves you", так, что песни не мешали друг другу, но наоборот, сливались в одну, и казалось, что это одна замечательная мелодия, и она уже не может и никогда не будет существовать как-то иначе.

50 - All You Need Is Love(28)

Публика в зале была как раз в тренде. Сюртуки на мужчинах, их цилиндры, висевшие на стенах над столами, щедро открытые женские лифы, разрешающие мужским взглядам беспрепятственно путешествовать по привлекательным выпуклостям и ложбинкам, кокетливо приоткрытые женские щиколотки в белых шелковых чулках, и над всем этим — запах горохового пюре и жареного мяса, кисловатый аромат эля и вишневый запах трубочного табака, к которому Шурочка уже успел привыкнуть и даже пристраститься. Шум, визг и крики, несмолкающие аплодисменты и стук столовых приборов временами совершенно заглушали музыку.
"Всё как всегда!" — констатировал Шура. Он огляделся. Сержанта рядом не было. Какая-то девушка с птичьим лицом, не отрываясь, смотрела на Шуру. Движения её головы на длинной шее тоже были какими-то птичьими и одновременно детскими, умилительно-наивными. Шурочка поискал свободное место за столами, чтобы наконец-то выпить пива, и уселся за столик, за которым уже сидела странного вида компания длинноволосых стариков в светлых льняных рубахах. Он хотел было позвать официанта, но почти сразу перед ним появилась полногрудая девица с длинной косой и румяными щеками. Она молча поставила перед ним медный сосуд с рукояткой, доверху наполненный пивом, и блюдо с исходящими масляным паром блинами.
— Хороша ендова! — крякнув, произнес один из соседей Шуры по столу.
— И блины хороши! — поддержал его второй. — Прямо язык проглотить можно!
— Вы откуда здесь, мужики? — русские слова были сладкими и пахучими, как леденцы в детстве. Шура понял, как он соскучился по родному, общаясь на гладком, но всё же чужом английском.
— Морфей Морфеич пригласил, — сказал старший. — Говорил, работа есть, мы всё бросили, сюда добрались, а делать-то и нечего. И Морфей молчит. Вот и сиживаем здесь, элю их накушались уже по самое "не могу", и джину тож. Девки здесь ладные и того... податливые, да мы не по этому делу. Нельзя нам. А мужики — так себе. Смурные какие-то, не поговоришь. И уйти нельзя — Морфей не пускает. Велел ждать. Вот и сидим здесь своим кругом, выпиваем да посматриваем.
— Лучше водчонки нет ничего! — авторитетно заявил Шура. — Уж я-то знаю!
— Уж ты-то знаешь! — эхом повторили за ним мужики. — Да ты откушай пива-то, помяни! Пиво внушительное, просто амброзия!
Шура с удовольствием сделал внушительный глоток. Пиво было изумительным. Блины таяли во рту. Стало одновременно горько и легко, как будто что-то, тянувшее его всё время вниз, вдруг оборвалось и птицей взлетело в небо.
В этот момент на сцене показался Сержант Пеппер. Он, закрыв глаза от удовольствия, по-караяновски вдохновенно дирижировал двумя группами. Ярко — зелёный мундир, в который он переоделся, изумительно гармонировал с мундирами битлов-оркестрантов и стоявшей в углу сцены пальмой. Внезапно Сержант повернулся к залу лицом и указал дирижерской палочкой прямо на Шуру.
— Это же Пол! Сам Пол Маккартни! — закричали одновременно оба Пола на сцене и тоже показали на Шурочку. Вслед за ними закричали и остальные сценические персонажи. Мерилин Монро задрала юбки так высоко, что, казалось, её обдувают все вентиляторы мира, Марлен Дитрих послала Ангелочку страстный воздушный поцелуй.
Шура оглядел себя. Бёртоновского костюма на нём не было. Был голубой атласный мундир с шевроном "OPD" на левом рукаве. На верхней губе что-то противно мешалось. Он поднёс к лицу руку и нащупал роскошные усы. "Вот, блин, попал!" — как-то скучно отреагировал Доктор и оглядел зал. Из-за стойки ему улыбнулся и подмигнул бармен Алекс. Показал на свои усы, потом на Шурины и одобрительно отсалютовал огромной пивной кружкой.
Кто-то тронул Шуру за плечо. Он обернулся и увидел перед собой молоденького солдатика.
— Я от адмирала Бенбоу, сэр. Он ждёт вас на борту корвета "Святой Эдуард".
— Зачем? — удивлённо вопросил Шура.
— Вы назначены адьютантом командующего конвоем. Будете сопровождать караван торговых судов в Индию.
— Я?!
— Советую вам поторопиться. Господин адмирал сегодня сильно не в духе. Он просто рвёт и мечет. Трое офицеров уже отправлены на гауптвахту, а с лейтенанта Харриса он сорвал погоны.
— Но я...
— Ступайте, сэр, ступайте. Память не выбирает, — раздался над ухом у Шуры голос Сержанта.
И Шура вышел на улицу.

Глава 30

I'LL FOLLOW THE SUN

— Пора заканчивать, Шура! — Сержант впервые назвал Шурочку по имени. — Открывайте уже глаза.
Шура послушно открыл глаза. Они снова были в коридоре. Пахло порохом. И ещё одна дверь исчезла. Вместо неё была гладкая стена. Сержант стоял, привалившись к ней плечом и небрежно крутил на пальце револьвер. Шура судорожно схватился за ягодицу. Под гладкой тканью английских брюк было гладко. Шрама на попе не было, по крайней мере, на ощупь. Шурочка с облегчением вздохнул и обратился к Пепперу.
— Что-нибудь изменилось, Сержант?

51 - I'll Follow the Sun(29)

— С чего ты взял?
— Вы стали по-иному ко мне обращаться. Куда делись ваши "сэр" и "Вы"?
— С некоторых пор ты сам изменился. Поэтому я предлагаю тебе перейти на "ты", — Сержант с интересом смотрел на Шуру, ожидая его реакции на свои слова.
— Но с Полом и Джоном вы всё же придерживаетесь более официального стиля.
— Им я тоже предлагал в своё время. Но они отказались. Эта британская привязанность к традициям...
Шура подумал. На самом деле, считал он, не над чем особо думать. Будь проще — и будет тебе счастье. Но всё же что-то его останавливало от произнесения слова "да".
— А что значит "ты изменился"? Что произошло? — спросил он, в основном лишь для того, чтобы потянуть время.
— Если говорить коротко, ты постепенно становишься всё более нашим. На каком-то этапе это уже становится заметным, особенно для опытного глаза, — Сержант самодовольно улыбнулся. — А раз ты свой, зачем политесы разводить? Я простой старый солдат, мне эта манерность всегда на нервы действовала, ты тоже Итон не заканчивал. И ради чего мы будем морочить друг другу головы этими условностями?
— Согласен! — сказал Шура. — И как тебя зовут?
— Ты будешь смеяться, Шура, но меня зовут Сержант. А фамилия — Пеппер.
— Шутишь? — удивился Шура.
— Это не я, это Пол. Да и не шутил он вовсе. Просто, придумав меня, он не стал заморачиваться насчёт моего имени. Сержант Пеппер — и всё.
— И тебя это устраивает?
— Вполне! Я же военный человек, протестовать и играть в демократию не приучен. Без имени — значит, без имени. К тому же, так удобнее.
— Значит, просто Сержант? И на "ты"?
— Если будет угодно, — склонился Пеппер в шутливом поклоне.
— Договорились. А ты что, в дверь стрелял?
— Да. А что, не нравится?
— Неприятно. Шумно и порохом пахнет. Не люблю, — признался Шурочка.
— Понимаю. Но порядок есть порядок.
— В смысле?..

52 - Love You To(29)

53 - She Said She Said(29)

— Оно тебе надо? Ритуал как ритуал. Много слов, много жестов... Всё как всегда. Ещё вопросы?
— Револьвер, — в Шурочке проснулся маленький мальчик. А какой маленький мальчик не обмирает от оружия? — Покажи, а?
Сержант бережно извлёк из кобуры револьвер.
— Смотри. Наган, модель 1895 года. Бельгийский.
— Бельгийский? — удивился Шура. — А что же английского не нашлось? Где твой патриотизм?
— Патриотизм хорош на парадах. А в жизни комфорт важнее. У меня сначала был Webley, он в Британской армии на вооружении. Но Nagant и конструктивно проще, а значит, проблем с ним меньше, и в обслуживании гораздо легче. Ну, и семь пуль — это всё-таки больше, чем шесть, — Сержант вздохнул. — Спрашивай дальше.
— Пока всё, — смирился Шура. — Но я оставляю за собой...
— Ладно, ладно, любознательный ты наш. А сейчас пора заканчивать.
— Пора заканчивать заканчивать и начинать начинать, — согласился Шурочка, вспомнив афоризм одной своей знакомой[34].
— Хорошо сказано! — воскликнул Сержант, вставляя ствол в замочную скважину.

Глава 30

MAGICAL MISTERY TOUR — III

54 - Within You, Without You(30)

— С некоторых пор ты сам изменился. Поэтому я предлагаю тебе перейти на "ты", — Сержант с интересом смотрел на Шуру, ожидая его реакции на свои слова.
— Но с Полом и Джоном вы всё же придерживаетесь более официального стиля.
— Им я тоже предлагал в своё время. Но они отказались. Эта британская привязанность к традициям...
Шура подумал. На самом деле, считал он, не над чем особо думать. Будь проще — и будет тебе счастье. Но всё же что-то его останавливало от произнесения слова "да".
— А что значит "ты изменился"? Что произошло? — спросил он, в основном лишь для того, чтобы потянуть время.
— Если говорить коротко, ты постепенно становишься всё более нашим. На каком-то этапе это уже становится заметным, особенно для опытного глаза, — Сержант самодовольно улыбнулся. — А раз ты свой, зачем политесы разводить? Я простой старый солдат, мне эта манерность всегда на нервы действовала, ты тоже Итон не заканчивал. И ради чего мы будем морочить друг другу головы этими условностями?
— Согласен! — сказал Шура. — И как тебя зовут?
— Ты будешь смеяться, Шура, но меня зовут Сержант. А фамилия — Пеппер.
— Шутишь? — удивился Шура.
— Это не я, это Пол. Да и не шутил он вовсе. Просто, придумав меня, он не стал заморачиваться насчёт моего имени. Сержант Пеппер — и всё.
— И тебя это устраивает?
— Вполне! Я же военный человек, протестовать и играть в демократию не приучен. Без имени — значит, без имени. К тому же, так удобнее.
— Значит, просто Сержант? И на "ты"?
— Если будет угодно, — склонился Пеппер в шутливом поклоне.
— Договорились. А ты что, в дверь стрелял?
— Да. А что, не нравится?
— Неприятно. Шумно и порохом пахнет. Не люблю, — признался Шурочка.
— Понимаю. Но порядок есть порядок.
— В смысле?..

55 - Angoh!(30)

— В смысле, начало и конец. Альфа и омега. Абраксас[33].
— При чём здесь Сантана? — удивился Шура, у которого это слово прочно сочеталось с кудесником джаз-роковой гитары.
— Ни при чём. Сантана всегда ни при чём, — с усмешкой сказал Пеппер. — Это имя Верховного божества Пространства и Времени.
— Времени, которого нет? — уточнил Шурочка.
— Времени, которого нет без Пространства.
— Божество в пулях?
— Божество не в пулях. Пули от божества.
— Как это? — не понял Шура.
— Скажем так, Абраксас благословил эти пули. По крайней мере я на это очень надеюсь.
— Ты всё время недоговариваешь или говоришь загадками. Может, хватит? Объясни нормально.
— Что тут объяснять? Был проведён ритуал, и я очень надеюсь, что это сработает.
— Знаешь, Сержант, либо я — дурак, либо ты старательно пытаешься меня им сделать.
Сержант глубоко вздохнул и посмотрел на Шуру тяжелым взглядом.
— Как ты меня достал! Раньше ты не был таким дотошным.
— Раньше ты не говорил, что я стал почти своим! — парировал Шура.
— Ну хорошо, хорошо. Что тебе непонятно? Ритуал? А разве у вас, людей, не так? Разве вы не проводите постоянно какие-то ритуалы, не будучи при этом не уверены в результате? Я прямо сейчас, навскидку, могу перечислить пару десятков ритуалов.
Шура подумал и согласился.
— Ну вот! А мы чем хуже?
— А кто проводил этот ритуал? Пол?
— Нет, не Пол. Ритуал должен проводить тот, кто здесь живёт, понимаешь? Тот, кто является частью этого времени-пространства. А Пол не принадлежит Пепперлэнду. Он — вне. Поэтому ритуал проводил Морфей Морфеич.
Шура вспомнил разговор в пабе и решил уточнить.
— Кто такой Морфей Морфеич?
— Один из первых поселенцев Пепперлэнда, его ещё называют Человек с Отрезанной Бородой. Ты с ним ещё встретишься.
— И в чём состоит этот ритуал?
— Оно тебе надо? Ритуал как ритуал. Много слов, много жестов... Всё как всегда. Ещё вопросы?
— Револьвер, — в Шурочке проснулся маленький мальчик. А какой маленький мальчик не обмирает от оружия? — Покажи, а?
Сержант бережно извлёк из кобуры револьвер.
— Смотри. Наган, модель 1895 года. Бельгийский.
— Бельгийский? — удивился Шура. — А что же английского не нашлось? Где твой патриотизм?
— Патриотизм хорош на парадах. А в жизни комфорт важнее. У меня сначала был Webley, он в Британской армии на вооружении. Но Nagant и конструктивно проще, а значит, проблем с ним меньше, и в обслуживании гораздо легче. Ну, и семь пуль — это всё-таки больше, чем шесть, — Сержант вздохнул. — Спрашивай дальше.
— Пока всё, — смирился Шура. — Но я оставляю за собой...
— Ладно, ладно, любознательный ты наш. А сейчас пора заканчивать.
— Пора заканчивать заканчивать и начинать начинать, — согласился Шурочка, вспомнив афоризм одной своей знакомой[34].
— Хорошо сказано! — воскликнул Сержант, вставляя ствол в замочную скважину.